Давний рассказ. ИСТОРИЯ НА ВЕЧЕР...
– Что ж Вовка не едет? – с обидой спрашивал Иван Фёдорович, разворачивая свёртки с домашней едой – время его лежания в районной больнице уже подходило к двум месяцам, а сын так ни разу его и не навестил.
– Да он приезжал, а ты спал, он не стал будить, пожалел, – в прошлое своё посещение торопливо объясняла жена. (В основном она навещала больного, дочь Света – реже, у неё работа, семья…)
Иван Фёдорович раздумчиво вздыхал:
– Уже и жатва кончилась…
– Комбайн ему надо срочно починить! – частила Женя в этот раз.
Жену Ивана Фёдоровича все называли только так – Женей. С юности до старости она была маленькой, тоненькой, с нежным взглядом синих глаз. Сегодня Иван Фёдорович отметил, как сдала, истончилась за последнее время Женя – лицо её пожелтело, поблекло, тёмно-русые волосы совсем поседели. Лето – пора горячая, а тут – и огород, и заготовки, и скотина, и всё, считай, в одни руки. Вовка дома не помощник, он вместе с напарниками занимался фермерством. Сын закончил агрономический факультет, а трактор, комбайн, машину грузовую он хорошо знал со школы – помогал Ивану Фёдоровичу на полях.
Отец хоть и был в обиде на Вовку – можно часок-другой выкроить на больницу, всё ж таки инфаркт, не шутка, – а с другой стороны находил оправдания сыну – земля она внимания требует, особенно летней порой. Светка пошла по городской линии – в парикмахеры, и жила тут же, в райцентре, и вроде ласковая она, умеет, где надо правильное словцо ввернуть, но Ивану Фёдоровичу всегда был сын ближе.
И то, – вздохнул Иван Фёдорович, вспоминая Вовку, – первый парень на деревне: высокий, кудрявый, хоть на гитаре сыграть, хоть стог сметать. Одна беда: не женат. Хотя от девок и баб никогда отбоя не было. Ивану Фёдоровичу вдруг пришло на память, как прошлым летом привезли они с Вовкой на грузовике зерно на ток. Сын – крепкий, меднозагорелый, с золотистыми кудрями стоит среди золотого потока пшеницы и подмигивает молодой девчонке:
– Вы, часом, не кладовщица?
– Нет.
– Жаль. Лучше б вы были кладовщицей…
– Да я сама по себе клад, – дерзко отвечает та, и оба хохочут. И жарко, и пыльно, и солнечно, и – грустно почему-то, как всегда бывает, когда лето минует макушку.
«Вовка, женись!» – бывало, кричал на сына Иван Фёдорович. «Некогда, батя!» – отбивался тот. Когда сыну стукнуло сорок, Иван Фёдорович плюнул и замолчал – раньше надо было учить, закоренелого холостяка не переделаешь.
А Женя – замученная, новостей у неё никаких нет, говорит мало, а про Вовку так совсем неохотно – мол, когда я его вижу – он в поле с утра до вечера. Только просит: «Ты, батько, полежи ещё, пусть тебя хорошо подлечат». В уголках её добрых глаз копятся слёзы. Иван Фёдорович негодует:
– Больница называется, всё своё – одеяло, подушка, простынь, чашка, ложка. У нас новенького положили, торгаша с рынка, он спрашивает: «Кормят хоть ничего?» А я ему: «Молодая еще ничего варит, а стара… Мы между собой кажем: от, курва, чего ж она тут наклала?!..»
– Принесла я тебе всего, – спешит объяснить Женя, – и яички, и чесночёк – полезный он для сердца – и огурчик, и яблочко. Кушай, поправляйся. А я побегу на автобус, а то как потом добираться?!..
– Вовке накажи, чтоб заехал к отцу! – прощаясь, строго говорит жене Иван Фёдорович.
– Ладно, ладно, – кивает она и быстро, семеня худыми ногами, уходит.
…За высоким, дореволюционных еще времен кирпичным забором, отделяющим больницу от остального мира, Женя даёт волю слезам. Она не плачет и уже не воет, а только поскуливает от горя. Женя снимает с головы будничный платок и достает из тощей сумки чёрный, траурный. Уже и сорок дней прошло, как Вовку похоронили – умер на работе, надорвался, сердце не выдержало. Женя, шатаясь, прижав руки к лицу, бредёт по пыльной, колдобистой дороге. Тело её мелко трясётся. «Вовка… Вовка…», – зовет она сына…
Автор: ЛИДИЯ СЫЧЕВА.